хора

вода может принимать форму, может жить.

Говорение о хоре не равноизначально ей самой. К тому же, это возможность дления дискурса, возможность письма, складки, уклонения от ведущих концептов. - Осторожного взгляда в бездну, определенного философской тетикой.

И в этом смысле ссылка на Вернана выглядит чуть ли не комичной. И в самом деле, в самом Деле Деррида складка логос\мифос ситуативна и не выносит, как бы мы выразились “концептуального наполнения”. Разглядывая начальные строки “Тимея”, словно Барт фотографию своей умершей матери, Деррида силится слиться с моим взглядом, взглядом исполняющим “бездну замещений” им вожделенную, превосходящую “платонизм” силой отложенной абстрактности.

История об истории, женщины как мальчики, они же мужчины и воины, не имеющие богатств, поэты, софисты, лишенные дома и геноса; диковинные звери – государства, раздирающие друг друга в рельефных схватках миметических галлюцинаций. И, наконец, Сократ. Даже клякса или опечатка, затертая перочинным ножом не может большего. Выставленная на вернисаже матрешка-Сократ привлечет, наверное, не меньше внимания даже будучи нерасписанной.

Деррида снова говорит о письме. Письме для ребенка. Письме-памяти, упрочивающим замещения, письме-вкладке и рассказе как вместилище, давая “настойчивое” (insistante)определение хоре.

 “… думать с Платоном о том, что у него показывается,

что скрывается, чтобы выиграть или проиграть”

Вернемся к “Тимею”. С той точки, где мы находимся, как можно узнать присутствие рассказа. Кто там присутствует? Кто там держит речь? Кому она адресована? До такой степени три инстанции текстуального вымысла включены одна в другую, одна, как содержание, ин-формированное во вместилище другого: f1 – сам “Тимей”, целостность уже трудно вычленяемая, f2 – беседа накануне (“Государство”, этот спор уже известен), f3 – его настоящий пересказ, описание идеальной политейя. Молодой Критий соглашается пересказать рассказ (f4) уже сделанный им в пути, в соответствии со старыми устными традициями(20d). По ходу этого рассказа, который накануне воспроизводил уже эту плохо определяемую традицию, молодой Критий передает другой рассказ (f5), в котором старый Критий, его прадед, передавал ему беседу, состоявшуюся между ним и Солоном, беседу, в ходе которой этот последний излагал (f6) в свою очередь беседу, которую он имел с египетским жрецом, и в ходе которой этот последний излагает (f7) в свою очередь происхождение Афин на основе египетских письменных источников.

Слово хора впервые упоминает Сократ(19а), чтобы указать место предназначенное для детей. После этого напоминания он говорит, что неспособен справиться с задачей прочесть похвальное слово мужам и государству. В этом он чувствует свое сходство с поэтами и подражателями. Сократ делает обманный ход, помещая себя в ряды тех, кто притворяется. Он притворяетесь, что принадлежит к геносу тех, чей генос в том, чтобы притворяться: симулировать принадлежность месту и сообществу, например, к геносу настоящих граждан, философов и политиков, к “вашим”. Сократ таким образом, делает вид, что принадлежит роду тех, кто делает вид, что принадлежит к роду тех, кто имеет место, собственное место и хозяйство.(п160)

Позволяя осмысливать то, что не принадлежит не к чуственному, ни к умопостигаемому бытию, ни к становлению, ни к вечному, рассуждение о хоре не есть более рассуждение о бытии; оно ни правдиво ни правдоподобно, а следовательно,кажется чужеродным мифу, по меньшей мере – мифологии, той философо-мифологеме, которая предписывает миф его философскому телосу.

  p172 “звери” зоографический симулякр – “graphe” – “politeia” - “война”

(Руссо “Об общественном договоре”) – Сократ “генос”

В этом театре иронии, где сцены последовательно вкладываются в серию “вместилищ” без конца и без дна, как вычленить один тезис или одну тему, которую можно было бы спокойно приписать “философии Платона” или даже этой философии как собственно платоновой? Это значило бы игнорировать или насильственным образом отрицать структуру текстуальной сцены, верить, что все топологические вопросы, включая топологию мест риторики, в целом уже решены и считать,что мы уже поняли, что означает получать, другими словами - понимать…

Можно называть это платонизмом или философией Платона, что не будет произволом и беззаконием, поскольку мы при этом ссылаемся на определенную силу тетической абстракции, уже использующейся в неоднородном тексте Платона. Она работает и представляется как раз под именем философии. Ее абстракция состоит в подавлении, согласно способу, который собственно и есть философия, других мотивов мышления, тоже использующихся в тексте. “Платонизм” следовательно, определенно является одним из результатов текста, подписанного Платоном, результатом, господствующим в течение долгого времени и в силу необходимых причин, но этот результат оказывается всегда обернутым против текста.

Выстраиваясь и приобретая свою господствующую форму в определенный момент времени, текст нейтрализуется, притупляется, саморазрушается или растворяется: неравномерно, частично, временно. Сдерживаемые таким образо силы продолжают поддерживать некоторый беспорядок, потенциальную несвязность и неоднородность в организации тезисов. Они привносят туда помехи, подпольный характер, чревовещание и, главное, общий тон отрицания, который можно научиться замечать, если тренировать ухо и глаз.

И снова о логосе\мифосе.

Гегель: “Кто философствует, прибегая к мифу, не стоит того, чтобы его рассматривали серьезно”.

Гегель как бы колеблется между двумя интерпретациями. В философском тексте миф является то знаком философского бессилия, неспособности “выразиться в чистой модальности мышления”, то признаком диалектического, педагогического мастерства серьезного философа, полностью владеющего философемой. С виду противоречивая, но в глубине последовательная эта логико-философская оценка не приложима к Платону. Она уже отмечена некоторым “платонизмом”.

В центре между f3 и f4 – пространством перехода к рассказу Крития – некоторого рода перелом. Видимая катастрофа и видимость то, что принимается за переход к действительности, словом, выход из симулякра. Можно оценить ироническое простодушие, которое потребовалось Сократу, чтобы поздравить себя с переходом к более серьезным предметам, с преодолением застывшей живописи, с тем, что можно, наконец, приступить к действительным событиям. Это событие должно быть реальным, иначе, оно бы не могло быть самым великим. Нам нужно, следовательно, теперь говорить о деянии (ergon) по настоящему, действительно (ontos) совершенном. Но что же происходит? Для начала заметим, что главное исходит из уст Солона. Но кто такой Солон? Его стараются представить как гениального поэта. Если бы политические заботы, оставляли ему свободное время, которое он мог бы посвятить развитию своего таланта, то ни Гомер, ни Гесиод не смогли бы превзойти его славою (21c-d). После того, что Сократ сказал о поэтах,(отнеся из к тем, что не способны произнести похвальное слово мужам и государству), после “реалистического” поворота, который он якобы совершил, этот излишек иронии еще больше нарушает устойчивость тезисов и тем. Он подчеркивает динамическое напряжение между тетическим эффектом и текстуальным вымыслом, между “философией” или “политикой”, связанной с ней здесь – содержание отождествляемых смыслов как тождественность знания – и, с другой стороны, текстуальное отклонение, принимающее форму мифа, или во всяком случае “сказания” (legomenon), происхождение которого всегда кажется неопределенным, отдаленным, отданным под непрестанно откладываемую ответственность, и не имеющим точного и определенного предмета.

И снова о хоре.

Будучи “третьим родом”, хора обозначает особое место, промежуток, сохраняющий асимметричное отношение со всем, что выглядит образующим с ней пару.

Речь о хоре играет для философии роль, сходную стой, что “сама” хора играет в отношении того, о чем говорит философия, а именно с-формированного и ин-формированного в соответствие с образцом космоса. Чтобы осмыслить, хору нужно вернуться к началу более старому, чем начало, а именно – к рождению космоса, так же как о происхождении афинян им нужно было напоминать с другой стороны их общественной памяти.

Хора организует тетический эффект и, одновременно, ему сопротивляется, обращая его в цепь взаимоподмен. Поскольку тетика, действительность основана на игнорировании этих подстановок, их распрямлении. Распрямлении хоры-вместилища в пространство простирания, склейка его с ним, с тем, чтобы уже никогда не обратиться к этому пугающему рассуждению о не-месте.

в клуб | впечатления от доклада| автор