Доклад будет прояснять соотношение между текстом Валерия Подороги, а именно феноменологией тела - это лекционный курс 93\94 годов и его более поздним текстом Эпоха Corpus`a который также напечатан в этой книжечке, счастливые обладатели которой то же присутствуют здесь. С Подорогой меня связывает давняя дружба, я давно обращаюсь к его текстам. С Подорогой ситуация у меня складывается следующим образом. Если приводить пример. Я вот сегодня уже Жени говорил - это как будто ты встречаешь своего одноклассника через много-много лет и чувствуешь, что вот что-то не то и не можешь определить, что же не то. Чего-то не хватает или напротив, что-то появилось новое. Начинаешь гадать и так далее, но в любом случае первичным как раз и является это ощущение того, что с Подорогой что-то не то. В то время как с Нанси, когда начинаешь читать первые строки, более того, когда продвигаешься дальше, чем первые шесть страниц, а именно туда к главам "Странные чужие тела" и так далее, и так далее. Начинаешь увязать в тексте, начинаешь травмироваться этим текстом, приходить в бешенство от того, что ты не можешь концептуализировать его содержание. Ты можешь сколько угодно длить дискурс по поводу этого текста так ни разу не прикоснувшись к его сути. Таким образом с Нанси все то, а с Подорогой что-то не то. И поэтому Подорога как фигура пишущая вызывает у меня больший интерес в данном случае чем сам Нанси. Потому, что с определением этого места того, что собственно не то с Подорогой связаны целые сюжетные коллизии, которые я попытался исторически подойдя к этому восстановить. А исторически появление всех этих текстов выглядит следующим образом. Самым первым в круге этих текстов стоит лекционный курс Валерия Подороги "Философская антропология" из которого затем в 95 году родилась книга "Феноменология тела" и вышедшая в издательстве Ad Marginem, затем, его знакомство с Corpus`om Нанси 96 год. Начало 96-го это январь, он посылает свои замечания вместе с Еленой Петровской самому Нанси в Страсбург, Петровская беседует с Нанси и отрывки из их бесед также опубликованы в этой книге - это март 96 года. И затем финальным аккордом в этой переписке - перекличке этих текстов, является "Ответы Жана-Люка Нанси на комментарии и замечания Валерия Подороги "Эпоха Corpus`a" со знаком вопроса.
Сразу первое, что приходит на ум, что вообще текст феноменологии тела он очень зависим от Corpus`a, потому что точно не известно, когда Подорога познакомился с французским оригиналом, а в своем лекционном курсе он не ссылается на Нанси. Он ссылается на кого угодно: на Ганса-Христиана Андерсена, на Сергея Эйзенштейна, на Мерло-Понти, на Делеза и Гваттари, но только не на книгу Нанси, которая вышла в 92-м году. Еще более настораживает, что в тексте Феноменологии тела, присутствуют рассуждения, очень близкие рассуждения к рассуждениям Нанси особенно в главах Введения "Понятие тела", и затем в главе "Белая стена - черная дыра". Последнее название явно наталкивает на Нанси, в тексте которого, также присутствует глава "Черная дыра", и меня это подтолкнуло еще дальше, к исследованию взаимовлияний и связанных с этим сюжетных коллизий. Я посмотрел достаточно подробно Феноменологию тела - не буду сейчас выносить вердикт - двинемся сейчас исторически дальше….
Дальше появляется текст "Эпоха Corpus`a. Там Валерий Подорога, собственно уже официально знакомый с текстом Нанси, пишет Нанси свои замечания на английском по поводу его текста. Замечания достаточно развернутые, как впрочем и все книги Подороги. Они очень длинные в них помногу раз повторяется одно и то же разными словами. В этом тексте присутствуют, появляются понятия "кожи", продолжается разговор о плоти, начатый в Феноменологии тела, Подорога полемизирует с Нанси по поводу экспозиции. Протестуя против его ex-peau-sition, где peau - это кожа. И противопоставляя этому свое понимание экспозиции как художественной экспозиции. И затем он касается понятия "рана" у Нанси. Есть там тоже такой подпункт в Эпохе Corpus`a.
Что можно сказать о преемственности текстов Феноменологии тела и Эпохи Corpus`a. Дело здесь обстоит как мне кажется примерно следующим образом. Хотя Подорога и познакомился с текстом Нанси, то есть с Corpus`ом , не смотря на это никаких существенных перестроек в его мировоззрении, отраженном в Феноменологии тела не произошло. И именно, это служит причиной по которой возникают моменты непонимания, которые фиксирует затем Нанси. Нанси в своей беседе с Петровской, а она неоднократно поднимает там вопрос о Валерии. Она говорит "Валерий, Валерий..", что в конце концов у Нанси вызывает аллюзию с Полем Валери и он уже употребляет их имена как имена братьев-близнецов. Так вот, неоднократно поднимается эта тема Петровской и затем сами ответы Валерию Подороге, написанные Нанси и посланные в конце года (в декабре). В этих ответах, а они очень краткие, и занимают 10 маленьких страничек вот этой маленькой книжицы, в них Нанси пишет, что Валерий, мне бы не хотелось навязывать тебе свое понимание моего же собственного текста, я хочу только, чтобы наши тексты по-новому расположились радом и для этого я устраню рад недоразумений, которые сложились в твоем понимании относительно моего текста. И основные пункты непонимания можно обозначить так:
Это непонимание по поводу вопроса об анатомии. Поскольку Подорога понимает применительно к понятию плоти у Мерло-Понти, а для Нанси анатомия, анатомия тела, - это рассечение поверхностей, масс и объемов, образующих (входящих в) тело. Само это понятие анатомии присутствует по-разному в дискурсах этих мыслителей. Сам Нанси замечает, что в то время как Валерий идет от объекта и для него, тело есть овнешненное и рассмотренное в связи с понятием плоти это объект, и в связи с этим появляется понятие другого и также интерпретируется и анатомия как членение тела сообразно с определенной его "телесной организацией". Вот это-то Нанси и называет философско-медицинской анатомией. Что в корне отлична от того, что он понимает под понятием анатомии. Для него "томия" - это крой, крой как я уже сказал, объемов и масс. Философско-медицинская анатомия рассматривает тело как же означенное тело. Тело, разделенное на органы, части, каждая из которых имеет свою функцию и увязанные так или иначе с друг другом в единое целое. И философско-медицинская анатомия - это как раз и есть членение вот этого тела сообразно с той схемой тела, которая есть тело означенное. Вот один из пунктов нестыковки. Дальше.
Следующее это вопрос об экспозиции. Нанси заменяет в слове exposition "po" - на читающееся точно также слово "кожа". Peau - по-французки это кожа. Для него тело - это мое собственное внешнее, выдвинутость во вне, моя собственная внесвойственность и поэтому в связи с этим, кожа интерпретируется им в отличие от Валерия Подороги не как органическая поверхность. А о коже как об органической поверхности Подорога говорит и в Феноменологии тела в главе, которая озаглавлена цитатой из Поля Валери "Нет ничего в человеке более глубокого, чем кожа". Там Подорога рассматривает кожу как органическую поверхность и в Эпохе Corpus`a точно также. Для Нанси кожа не есть органическая поверхность. Я позволю себе зачесть здесь.
То что я стремился показать - начну с вопроса о плоти и затем перейду на кожу - не только противоречит понятию плоти у Мерло-Понти, но и находится при этом как бы по другую сторону или поблизости от этого понятия. Мне кажется, что плоть выступает неким способом наделить существованием, чувственностью, воплотить всегда один и тот же субъект, который дан себе в своем присутствии, и конечно сам себя касается поскольку у Мерло-Понти плоть определяется через это самокасание. То есть то, внешнее в теле, которое уже больше внешним и не является, поскольку оно находится в соприкосновении с касанием. … Субъект, который дан себе в своем присутствии и конечно сам себя касается. Это то, что связано с химизмом касания у Мерло-Понти . Две руки, которые касаются друг друга. Понятием же тела, как оно употребляется в Corpus`e я хотел указать на то, что прежде, чем предстать если говорить об этом в терминах внутреннего самокасанием, прежде, чем совершить возврат к себе, плетение о котором говорит Мерло-Понти, и так, прежде этого плетения, возвращающего плоть к самой себе через ее же собственное посредство существует поначалу выказанность (exposition) внешнему которая одна подчиняется анатомии, но уже в несколько смещенном смысле речь идет скорее об анатомии расчленения. Расчленения - это значит, что существуя вовне по меньшей мере на столько насколько внешнее является по частью которая ни как с друг другом не соприкасается.
Слово экспозиция, по которому у нас с Валерием нет взаимопонимания, для меня идет от Хайдеггера. От его Ausgestell как способа полагания, то есть, по сути способа записи "эк-зистенции", существования во вне, полагаемого вне своих пределов. Валерий же понимает экспозицию скорее как сакрализующий жест, выявляющий произведение искусства, - то, что, собственно и называют "экспозицией"…
И далее. Он пишет: Валерий, если хочешь я бы мог сказать что моим основным руководящим намерением была попытка заново постичь картезианскую истину тела в самых недрах гуссерлиансой и мерлопонтианской истины плоти, а значит отчасти вопреки этой второй истине. Это означает единство собственного тела, тела в чистом виде как раз и состоит в несвойственности, непринадлежности мне моего же собственного тела . Бесспорно, я и есть мое тело, то о чем впрочем знал и Декарт, но то, что я есть, будучи моим телом, это существо вне меня, существо, полагаемое как внеположенное, выказанное (ex-posи), это протяженное существо, само бытие которого поэтому находится и вне его единства.
Я был неверно понят - вот наконец и это фрагмент - в том, что касается кожи ex-peau-sition вовсе не означает, что кожа это "монотонная органическая поверхность", как ты подумал. Совсем наоборот. Кожа - отнюдь не орган (как и в более общем плане им не является и тело, о котором я стремлюсь говорить.... Кожа - это тело, сообразно его протяженности: выказанное, т е есть повернутое к внешнему и тем самым не имеющее внутреннего. Внутренне в качестве внешнего. Экспозиция не значит "предъявленность предъявлению и оценке", как если бы это была художественная экспозиция. … Кожа не воплощает некий смысл, который она могла бы обнаружить. Это не кожа, покрытая татуировкой. Кожу всегда нужно потрогать или потрогать ее отдаленность. Так и весь опыт тела не переводим в опыт мысли. Или точнее опыт тела, есть опыт предела мысли. Но такой опыт предела есть также опыт-предел где мысль сама себя испытывает в точности как то, чем эта мысль является. Она есть взвешенная тяжесть тела, она прикидывает вес этой тяжести которую не в состоянии измерить и которая тянет ее за собой (опять же к мертвому телу).
Итак. Нет такого мышления, которое не находилось бы в теле, то есть вне самого себя. Вот почему не может быть ни единственного, ни единого, ни объединяющего мышления. И прежде всего, мышления, объединяющего тело и саму мысль.
Жан-Люк Нанси.
Таким образом мы видим несколько точек несовпадения, непонимания и смещения контекстов от текста Нанси Corpus`a к тексту Валерия Подороги Феноменология тела и более позднему тексту Эпоха Corpus`a.
На мой взгляд. Как с этим быть и как это оценить, поскольку вот эти промахи о которых говорит Нанси и они для читавших текст как тот так и этот являются достаточно явными, промахи достаточно явные и невосполнимые дальнейшими интерпретациями. Эти промахи касаются всех самых узловых и ключевых точек дискурса Нанси о котором идет речь в Corpus`e, о которых следовательно идет речь и в примечаниях которые он посылает Валерию Подороге. Налицо полная диссоциация этих двух текстов, при всей максимальной близости используемого ими категориального аппарата. Это может быть только в том случае когда само основание из которого исходит каждый из этих мыслителей не совпадает с основанием другого Нанси об этом говорит, что "я ничего не знаю о физике мышления по-русски, и о физике твоего собственного мышления" обращаясь к Подороге. Это не значит, что тексты должны являться продолжением друг друга. И сущностно один из них должен предопределить развитие другого. Это не значит что одно и то же значение и подразумеваемый им шлейф смыслов должен транслироваться от одного текста к другому в случае с Валерием Подорогой и Жаном-Люком Нанси. Я не делаю никаких глобальных выводов из этого всего. Если вы почитаете более подробно вы найдете массу как точек соприкосновения этих двух текстов, так и их полной диссоциации, рождающей как раз то пространство говорения в котором разворачивается мой теперешний дискурс.
Я уже перехожу к заключению. И хочу сказать, что меня в данном обстоянии дел, экстратекстуальном обстоянии как говорит Влад, интересует сама фигура Подороги и того, что он собственно собой являет в постсоветском философском пространстве. Мне кажется, что здесь дело в следующем и об этом мы сегодня говорили с Женей. Происходит постепенное утончение и распадение того пьедестала, на который взобрался Валерий Подорога в свое время - в начале 90-х - благодаря тому, что он раньше всех (во всяком случае раньше большинства его слушателей) познакомился с теми текстами которые были на языке, были не переведены и таким образом большинству нашей читающей русской публики были недоступны. Сейчас, когда со временем, более-менее начинает воспроизводиться на русском языке вся та масса текстов, начинает воссоздаваться традиция современной западной философии. Этот пьедестал, на котором оказался Валерий Подорога в силу вот этих самых условий того времени, он представляется все более и более эфемерным. Это мы можем наблюдать читая его последние тексты, читая и предысторию того, как все это складывалось. И что сейчас происходит с дискурсом Подороги. - Если обратить внимание на его последние статьи, такие как интервью русскому журналу, которое я недавно читал, и затем я читал его статью которая называется "ГУЛАГ в уме" это 98 и 99 года последние его работы. "ГУЛАГ в уме" это ноябрь-конец октября, то здесь налицо поиск самим Подорогой той стабильности, того стабильного, партикулярного топоса (локального ареала) в котором его дискурс мог бы быть до сих пор устойчивым. Поиск того места, где бы он мог сохраняться в неприкосновенности и длить как свой собственный статус, так и саму свою продолжительность.
Так например в статье "Мое я ничего не значит" Валерий Подорога говорит о себе как об увлеченном графомане. Он интерпретирует саму ситуацию современности, порожденную триумфом СМИ и постинформационным сообществом как ситуацию тотального плагиата и тотальной графомании. В которой существуют графоманы поневоле и увлеченные графоманы, к которым он себя относит. Графомания в этой ситуации как пишет Валерий Подорога, для него является единственным спасением поскольку в такого рода сообществах, особенно с появлением Интернета, графомания является способом которым творчество может продолжаться и длить себя. Ну я вас отсылаю к этой статье, я не буду сейчас подробно раскрывать эту логику.
И затем, дальше уже по прошествии более чем полутора лет мы встречаемся с его статьей "ГУЛАГ в уме". Эта статья опубликована в политическом журнале, также электронном и посвящена постсоветской действительности, анализу советской действительности (сталинской и т.д. - достаточно объемная статья). Скрытая в самом заглавии мысль мне видится в следующем: ГУЛАГ в уме Валерием Подорогой интерпретируется как - знаете говорят "два пишем - три в уме" - вот также - о чем бы советский человек не думал, - об истине, самосознании, демократии, доброте, справедливости и т.д.; чтобы он не писал, ГУЛАГ всегда в уме. Статья очень хорошая если ее рассматривать как статью в периодическом издании, как публицистику. И она показывает дальнейшую реализацию и локализацию дискурса Подороги, смещение его от дискурса, инициированного Мамардашвили, через "постмодернистскую" тематику в сторону поиска каких-то локальных дискурсов, манифестирующих ту его потребность о которой я говорил вначале. То есть поиск стабильности внутри ситуации распадения вот этого его статуса и той моды во главе которой, того движения, во главе которого как такой тайный и явный гуру стоял Валерий Подорога в начале 90-х. И в качестве резюме хочу сказать, что
своим говорением, многоговорением, патологическим письмом, которое воспроизводит само себя и порой не нацелено даже на воспроизведение смысла, а нацелено только на продление своего же собственного следования, Валерий Подорога как мне кажется, пытается заглушить свое собственное непонимание. Непонимание здесь не является какой-то когнитивной характеристикой, непонимание как скажем такое вот экзистенциальное, онтологическое, свойство самого дискурса. Это тот код, вкраплен в саму ткань дискурса Подороги. - непонимание - Он на нем строится, и это не является негативным аспектом дискурса Подороги. Само непонимание, вкрапленное в ткань этого дискурса, позволяет дискурсу длиться. Поскольку этот дискурс длится путем заглушения непонимания вот этим тотальным говорением.
Мне кажется, так будет с необходимостью всегда, когда мыслитель находится в позиции усвоения чужих взглядов. Когда он является коллекционером-любителем, выходит в позицию профессионала, о которой говорил Женя. Нацелен на поиск, собирание смыслов, их коллекционирование и утилизацию их в своем собственном дискурсе. Как мне кажется, здесь в такой ситуации, в которой оказался Валерий Подорога, оказалась и вся современная нам отечественная философия, смотрящая туда на Запад. - Дурное ученичество с претензией на автономию. И посыл этот все более и более эфемерен.
Вот, это вот мой такой небольшой взгляд, от каких-то конкретных анализов текста, зачитываний, до таких глобальных выводов. Все. Спасибо.