ПАДАЮЩИЕ ДЯДЕЧКИ

(статья в провинциальном журнале)

М. Стариков

*Вступление*

В липкой, густой темноте, пахнущей плесенью и мочой, раздался жуткий скрип. Мы проскользнули через проход, образовавшийся между стеной и незамеченной мною прежде тяжелой дверью и очутились на платформе. "Вот отсюда прямо он и прыгнул" сказала старуха-вахтерша, которая, вопреки ожиданиям, пропиталась ко мне доверием на столько, что даже сама проводила до места. "И кому только охота про это читать будет" - с фальшивым недоумением в голосе прокряхтела она. И тут чуть поодаль, сперва лишь краем глаза, я ощутила подозрительное движение. Это крохотная белая собачонка вдруг рванулась через улицу. Почти одновременно из-за поворота вылетел заляпанный грязью смрадного цвета грузовик и не сбавляя скорости пронесся перед остолбеневшими взорами застывших на миг прохожих. Миг соприкосновения не был похож на удар, только резкий собачий вопль бесследно потонул в лязгающей громаде, несшейся по дорожным выбоинам махины. Секунда, и еще одна бессмысленная жизнь ушла в небытие.

Признаюсь, я и раньше часто задавала себе вопрос этой наполовину выжившей из ума старушки. Для чего же, а главное, для кого я пишу "про это". Так случилось, что сегодня мой вопрос и возможный ответ на него со мной разделит специалист-психолог.

Беседа.

Р. - Итак. чем, по Вашему мнению, можно объяснить интерес людей к насилию в печати, насилию в кино, насилию на экране?

С. - С точки зрения психологии объяснение этого феномена выглядит по меньшей мере двояко. С одной стороны причина кроется в с рождения формирующимся у каждого человека подсознательным влечением к смерти. Дело здесь прежде всего в том, что каждый из нас (кто-то в большей, кто-то в меньшей степени в раннем возрасте - я имею в виду прежде всего детство и подростковый период) подвергался насилию и ущемлению своих прав, интересов, своей свободы, своего проприума. Сюда же можно отнести факты прямого физического насилия - будь то со стороны родителей или же со стороны сверстников. Согласитесь, что подавляющее большинство детей и подростков так или иначе сталкиваются с этим ?!

Р. - Поясните пожалуйста, какова же все-таки связь того, о чем Вы сказали с конкретной темой нашей беседы ?

С. - Продолжу. Эти, постепенно накапливающиеся в нас факты насилия в дальнейшем формируют, если так можно выразиться, "блок переживаний", носящих определенную окраску. Причем, очень важно то, что эти переживания очень тесно переплетены в нас с различного рода сексуальными переживаниями и ощущениями. Их неразрывная связь была обнаружена еще Фрейдом. И здесь, как говорится, уже возможны варианты, в зависимости от того, на каком именно аспекте ситуации происходит фиксация.

Р. - Например.

С. - Возьму особо яркий случай. К примеру, если фиксация происходит на элементе страха, которым сопровождается ситуация насилия и смерти. В этом случае происходит связывание этой фобической компоненты с сексуальной, что обуславливает в дальнейшем появление жесткой зависимости между испытываемым человеком страхом и следующим за ним сексуальным возбуждением. Возьмите пример испанской корриды ведь тореро - это прежде всего сексуальный герой. Или, во всяком случае, его сексуальность имеет огромное значение при его характеристике как типа.

Р. - Вы хотите сказать, что сексуальность в нём есть следствие этой фиксации?

С. - Да, естественно, если имеется в виду сексуальность, воспринятая зрителем.

Р. - Но мне бы хотелось, чтобы мы в итоге пришли к ответу на вопрос. поставленный мной в начале.

С. - Дело в том, что интерес к насилию и смерти, будучи вызван рядом причин психологического характера, вариативен и одновременно с этим устойчив. Ведь то, что мы испытываем к чему-то интерес не обязательно свидетельствует о новизне этого нечто, скорее наоборот. Здесь мы сталкиваемся с комплексом повторяющихся ощущений, вызывающих наше возбуждение. Именно их повторение и обуславливает мотивацию и интерес. Конкретная же ситуация важна лишь постольку, поскольку стимулирует эти самые ощущения. В данном случае, я говорю об ощущениях страха и возбуждения, которые для нас, будучи связаны с насилием и смертью, и формируют устойчивый интерес к обозначенной Вами теме.

Р. - Насколько я понимаю, постоянный интерес к насилию в печати можно сравнить, скажем, с не менее стойким интересом к "пикантным" фактам и ситуациям, а так же к другим запретным, с точки зрения общественной морали темам.

С. - Именно, поскольку сам запрет как таковой эротичен. И эротика является традиционно табуированной областью именно потому, что только в этом случае она и может быть эротичной.

Р. - Но все-таки, как изобилие насилия, эротики и других "запретных" тем в средствах массовой информации влияет на нашу жизнь, наше психическое состояние. Снимает ли это напряжение или, наоборот, провоцирует читателя на подобные действия.

С. - Это палка о двух концах. Все зависит от того, кто прочтет подобный материал. Для "нормального" большинства, не страдающего серьезными психическими расстройствами, такой опыт и будет именно тем, что Вы назвали "снятием напряжения". Для других немногих, страдающих неврозами или более тяжелыми формами нарушений душевного равновесия - результат в целом непредсказуем и зависит от каждого конкретного случая. Но так как в каждом из нас в той или иной мере живет невротик, то публикация и чтение подобного рода материалов напоминает заколдованный круг в котором каждодневное удовлетворение потребности в "остреньком" стимулирует саму эту потребность. Оправданно это, по-видимому, прежде всего коммерческим интересом издателей. Впрочем, это уже отдельная, социологическая проблема.

Р. - Спасибо за беседу. Надеюсь, что наши читатели многое почерпнут из нее.

С. - Благодарю. И для меня самого эта беседа была крайне интересна.

*Письмо в редакцию*

Уважаемые господа журналисты. Недале как третьего дня я углубился в чтение одной из Ваших статей, посвященной, кажется проблеме смерти. К сожалению, не имея перед собой экземпляра, не могу указать ни автора статьи ни ее названия. Написана же она в форме беседы со специалистом-психологом. Признаюсь, в целом статья произвела на меня благоприятное впечатление и показалась интересной. Несмотря на это я не согласен как с рядом мнений автора статьи, так и с его позицией в целом. При этом, говоря об авторстве я разумею того, кому принадлежит замысел темы и построения беседы. Согласен, что некрофилия, а то, что речь в статье идет именно о ней не представляется спорным (при условии широкой трактовки этого термина) является темой невероятно интересной, в некотором смысле объемлющей все человеческое существование. Но именно по этому она и не может не иметь, других корней, отличных от тех, что были предложены в беседе. Но, все по порядку.

Автор говорит, хотя не ручаюсь за дословное воспроизведение, "Интерес человека к чему-либо отнюдь не свидетельствует о его новизне". Но это не объясняет одного из самых фундаментальных свойств человека. Я говорю о стремлении к познанию. (Если конечно не исключить момент новизны в познании, что само по себе выглядит абсурдно.) К тому же автор пытается объяснить интерес к смерти, используя категории для этого не пригодные. Давайте, же наконец перестанем объяснять все и вся удовлетворением неких потребностей. Ведь в этом случае получается, что смерть не представляет собой интересующей нас проблемы, а имеет значение только как нечто, вызывающее "комплекс повторяющихся ощущений". Однако мне (а я думаю, что и многим другим,) понятно, что все эти "ощущения" и "переживания", которые в нас вызывает соприкосновение со смертью, есть нечто вторичное и производное к смерти как проблеме всего нашего земного существования. Глубокий же смысл нашего интереса к смерти коренится прежде всего в том, что она есть некоторый предел, который человеку не дано переступить. Смерть ограничивает нас, наше бытие, со всеми его переживаниями, муками и радостями, со всеми его смыслами, задачами. целями и проблемами. Все они остаются "по эту сторону". Когда мы говорим о смерти все наше земное существование затихает. Все события выстраиваются в направлении финального своего смысла. Смерть учит нас высшему. Она как “Апокалипсис”, завершающий Евангелия, есть финальный суд и универсальная мера, которой все измеривается. Перед ее лицом мы делаемся чище. все становится малым в сравнении о нею, Даже то, что принято называть "смыслом жизни" в конечном счете растворяется в ней и с нею сливается. Но таков уж есть человек, что он не терпит никаких пределов и ограничений. Даже понимая, что он конечен, он пытается заглянуть "туда" за финальную черту. Испокон веку человек борется со смертью именно из желания познать ее. Мифы древних дают множество свидетельств этому, а Орфей, пересекающий Стикс - символ этого извечного стремления. Тибетцы шли к этому через познание себя и в глубокой медитации пытались постигнуть то, о чем все мы можем только строить догадки. Современный вариант таких поисков - работа доктора Р.Моуди, изучающего область артефактов "жизни после жизни". Я думаю, что на по необходимости немногих страницах письма не следует распространяться о многом. Эта проблема поистине неисчерпаема. Выскажу лишь предположение о том, что наверное, интерес среднего читателя к темам смерти (отмечу - чужой смерти) в печати и в других масс-медиа так же иллюстрирует тягу к познанию невозможного, только низведённую до уровня обывательщины.

С этим заканчиваю свое затянувшееся послание. С уважением NN.

*Мысли по поводу*

В беседе участвуют четверо: писатель, репортер (журналист), специалист (психолог), читатель (философствующий индивид). Фабула построена таким образом, что каждый из них дает кому-то другому высказаться. Причем другой (его монолог) становится возможным потому, что он смог пропустить в монологе другого главный тезис и ухватился за какую-то частность, сделав именно ее предметом своего рассмотрения.

Так : главный тезис психоаналитика - мы любим бояться так как для некоторых из нас с этим связана единственная возможность достичь возбуждения. Читатель же хватается за фразу о новизне ("интерес к чему-то не обязательно свидетельствует о его новизне"). Лейтмотив писательского монолога - произвести впечатление на потенциального читателя. Журналист выхватывает из всего этого фразу старушки и делает ее темой беседы со специалистом. И так далее.

Самая плоская с виду фигура квартета - репортер, реально является цементирующей основой сюжета. Именно в нем (писатель) с ним (специалист), по поводу его (читатель) разворачивается вся пьеса. Все другие участники квартета именно ему обязаны своим существованием. Это становится возможным потому, что он единственный из четырех обладает этим существованием. И постольку сам он есть фигура вымышленная. Его прототип - маленькая белая собачонка. Она реальна более всех потому, что ее никогда не было. Она фантазм. И нигде реальность происходящего не сосредотачивается с такой отточенностью и силой как в вымышленных персонажах. Таковы законы жанра.

Для понимающего достаточно.

написано летом 1996 г.