Стариков М.В., Полищук А.В., Мордухович В.А.

Имитация дискурсивных концептов.

“Нищета современной словесности, ее неспособность по-настоящему увлекать, породили суеверный подход к стилю,своего рода псевдочтение с его пристрастием к частностям”

(Х.-Л. Борхес.)

Философия постмодерна радикально пересматривает “диспозицию” присутствия у “позднего” Хайдеггера, транспонируя дескриптивные пределы герменевтического дискурса за границы онтологии. Повторяемость и своего рода “прелиминативность” (Ф.Соллерс) классического философского языка имплицирует метафизические лингвистические фигуры, определяющие статус философского суждения. Конституирующая функция трансцендентального означаемого анигиллированна современными практиками философской риторики, что, в свою очередь, предполагает дополнение его легитимными инскрипциями маргинального порядка. Понятие трансцендентальности, еще недавно служившее гарантом правильно организованного поиска новых средств описания, при ближайшем рассмотрении оборачивается децентрированной “аккомодацией” и когнитивным расслоением устоявшихся философских концептов.

С другой стороны, исторический характер присутствия определяет в этом качестве само предметное бытие. А, значит и всю генуинную модель сущего как такового. У Хайдеггера мы находим парадаксально двоякую трактовку этого основоположения метафизики декартовско-лейбницевского толка Но нужно понять ее в связи с тем способом, каким эти утверждения фундированны с точки зрения современного способа философствования (вспомним Делеза, который в одной из своих ранних работ ссылается на больцманновские лекции по теории газа) При обращении к истокам философской интуиции Хайдеггера просматривается принципиальная укорененность фундаментальной оппозиции “онтическое-онтологическое” в единственности ее выражения, парадоксальным образом являющейся условием, позволяющим различию избегать господства идентичности, как простой оппозиции внутри концептуальных элементов.

В связи с анализом негативной деформации единиц классического философского дискурса в постмодернизме возникает необходимость строго зафиксировать переход к другому аспекту этого междисциплинарного ансамбля. К тому же, в толковании глубинно языкового (назовем его так) мышления как игры нельзя не ощутить своебразной “встречи” витгенштейнианства с игровой концепцией культуры Такая позиция эмансипирует внутреннее и внешнее в дискурсе поскольку ее топологическое свойство в том, чтобы осуществить контакт между “своими” внутренней и внешней сторонами, развернув последние в одном единственном направлении. Причем эта многозначность и метафоричность многократно элиминируется в последующей традиции французского постструктурализма начиная с Барта. Таким образом как герменевтико-онтологический так и психолингвистический подходы бьют мимо цели.

Рефлексия и саморефлексия метафизики присутствия в конце концов выливаются в особую гетерогенную концепцию: речь идет теперь не об отождествлении двух противоположностей, а об утверждении их дистанции как того, что связывает их вместе как раз в силу “различия”(в смысле дерридианского differance). Находясь между двумя невозможностями - дедуктивной связью суждений, невозможной в смысле ее окончательно теперь осознанной неистинности, и “немыслимым”, невозможным в смысле его невыразимости в логически отточенном понятии, - метафизика может быть только одним: “читаемой констелляцией существующего” как считает Адорно С другой стороны, в одном небезызвестном высказывании Лиотара, адресованном противникам постмодернистских опытов, с их “играми и фантазиями”, говорится - “во всех этих многообразных приглашениях приостановить художественное экспериментирование налицо один и тот же призыв к порядку, желание единства, идентичности, безопасности, общедоступности (в смысле Offenlichkeit и желания “найти публику”) Образом какого порядка предполагается здесь пожертвовать? Идет ли речь о порядке инвентарного перечня, или о мифологической иерархии, о строгой последовательности математических знаков или средневековом алхимическом рецепте нахождения “философского камня”, - в любом из этих и многих других случаев важно, на наш взгляд, не упустить из виду того “пространства”, из глубины которого проступает смутный и едва очерченный лик будущей системы. То пространство, что было названо недавно умершим Х.Блумом в его работе, посвященной анализу американской адаптации деконструктивизма, - “институцией” (понимая при этом разумеется отнюдь не социальные институты).

Однако структурный порядок сцены становления, метафоризированный различными интерпретациями: от историографической до мифопоэтической и неопсихоаналитической, остается тем не менее камнем преткновения и по сей день, не смотря на многочисленные попытки Мориса, Плейне, Истхоупа и других представителей так называемой “новой волны” пересмотреть имеющиеся здесь квазидискурсивные парадоксы. Более того, пристальное внимание, которое уделяется подобной тематике во франкоязычной литературе этого же периода, посвященной, правда, несколько иным проблемным областям , связано скорее с поиском “иного” порядка дискурса, нежели с попытками разрешения противоречий предшествующих двух столетий. И всеже, здесь имеются некоторые точки соприкосновения, позволяющие если не объединить все эти усилия “единым” замыслом, то по крайней мере усмотреть, как лаконично замитил Саруп, - “парадоксальную линейность стратегической конвенции”

Сруктурация регистров кульминативной тенденции американского деконструктивизма ограничивается лишь рамками миметической референциальности литературных практик этого периода (Дж.Фаулз, Т.Пинчон, Р.Федерман). Камуфлирование эволюционной преемственности таким образом может пониматься как организация стратегий чтения текста. Важно это еще и потому, что позволяет преодолеть информационный тупик, создаваемый ложным цитированием, в большинстве случаев дезавуирующий интертекстуальные процессы, особенно эффективные своей видимой анормальностью. Самый авторитетный представитель американского деконструктивизма П. де Ман, впрочем как и Деррида, исходит из тезиса о “риторическом характере” литературного языка. Но тут же рядом мы обнаруживаем более изощренную форму онтологического несоответствия, что якобы в обязательном порядке предопределяет аллегорическую форму любого “беллетризированного повествования” Такова окончательная регрессия неожиданная и парадоксальная. Но уже здесь присутствует разрыв, связанный с ситуацией, которая, как это объясняется Ю.Кристевой в “Революции поэтического языка”, определила статус присутствия самой метафизической данности в философской литературе послевоенного периода В этом, собственно, и заключается специфика постструктуралистского способа мышления, которую можно определить как программную неметодичность манеры аргументации, как апелляцию к ассоциативным семиотическим полям близких или перекрывающих друг друга понятий. Эту ситуацию осмысляли многие новаторы в искусстве двадцатого века от русских акмеистов до Борхеса и Эллиота, который в конце концов приходит к выводу о принципиальной деперсонализации творчества.

Из всего этого можно сделать один существенный вывод. - Такого рода связи устанавливаются через устойчивые метафорические цепочки, зафиксированные в сюрреалистической поэзии. Интертекст играет здесь особую роль. Он помогает кристаллизации устойчивых цепочек взаимоподмен и эквивалентов, формирует синтагматические связи, парадигматизируя их. Разрушение устойчивой семантики в метафорическом процессе ведет к выдвижению на первый план перехода от одного предмета к другому через физическое разрушение первого. Кино оказывается здесь особо эффективным Таким образом мы сталкиваемся с несколькими негативными следствиями: закономерное лингвистическое построение не необходимо для образования высказывания (последнее может конституироваться радом минимальной вероятности) Абстракция не может не проникать в конституирование постмодернистского текста, однако и материального осуществления лингвистических элементов и присутствия знаков во времени и пространстве так же не достаточно для того, что бы появилось и начало существовать интертекстуальное поле. Это вопрос номинальный, терминологический, поскольку он касается самого использования знаков. Перенос акцента с семантики на внешне формальную сторону сближаемых образов лежит в основе стратегии обновления языка. Майкл Риффатер так определяет свойство союза: “Соединительный союз, став формальным субститутом синонимии, метафорически сближает слова, не имеющие никакой семантической связи” Так в кинематографе функцию соединительного союза выполняют монтажные иллюзии пространственной объединенности двух сближаемых элементов. Таким образом кино в силу своей “аграмматичности” может обходиться без симуляции синонимии. Например, Сюзан Исаак вслед за Мелани Клейн уже употребляет слово “фантазм” в значении интроективных и проективных объектов шизоидной позиции в тот момент, когда терминологические формации находятся в союзе с правилами тождественности

Аналитика постиндустриальной цивилизационной модели выделяет характерный сомптом. - Ризоматическое ветвление культурных кодов постсовременности, разбегение вселенной вещей в то же время отмеченно небывалым увеличением их плотности. “Рассогласование мира знаков”(С.Бодри) с одновременным, практически неконтролируемым их ростом - притягательная черта постмодерна. Таким образом, симуляция является заменой распада на “нетелесную трансформацию” (термин Делеза-Гваттари), но с другой стороны, эвристичность подобных экспликаций уже изначально детерминирована всей суммой прочитанных текстов и предпослана ей как некая презумпция на которой строится любое кросскультурное исследование подобного порядка. Только после катастрофического наступления “царства нормы” со временем возможно проявится новое стремление к сверхэффективности частичных объектов. Но дело в том, что в отличие от других известных видов потлача о которых сообщают нам Ф.Боас, Ж.Батай, и М.Мосс, индустриальный потлач нуждается для своего продолжения в огромном количестве ресурсов, его расточительность безмерна и он довольно быстро исчерпывает эковозможности даже самой огромной страны Интересны в этой связи также имитационные ходы А.Ройтера как бы не желающего подвергать себя риску "непредсказуемо интенсивных симуляций" Однако, развитие этой идеи дано нам не столько в описании ее внутренней логики, сколько в культуральном контексте. Однако, исходя из сказанного, не следует торопиться увидеть урок столкновения других текстов и различных дискурсов в их крайней неприязни к друг другу. Вопреки теоретическому разногласию Батая и Хабермаса объединяет одно - они обратили символический строй трансцендентальных элементов сообщения в их человеческие проявления. В конечном итоге, важнее всего то, что эти дискурсы расчищают место и восстанавливают связность социальной сферы посредством языка.

Иную направленность имеют работы группы КД : установку этой группы правильно обозначить как терапевтическую; она связана с врачеванием символических ран, наносимых насильственностью местной социальной жизни. В этом отношении вызывает интерес недавняя ретроспектива этой группы названная “Исследование документации” В некотором смысле, программным для них можно назвать следующее заявление - “Для нас эти два момента [имитация и контекст (М.С.)] существуют порознь и разняться друг от друга как поэзия и молчание, день и ночь; как совершенность явленного миру языка и утрата его в бесконечной стихии бреда. Этому перемещению невмоготу преобразовать ядро предикатов и из-за отсутствия автономии, из-за отсутствия субъекта, который мог бы им овладеть и принципиальной массовидности происходящего?” Здесь мы можем говорить об асемиотичности этого литературного опыта. Никакой локальный очаг, никакая схема преобразования не могли бы функционировать, если бы посредством серии последовательных сцеплений они не вписывались бы в конечном счете в некоторую целостную стратегию Короче говоря, общая совокупность возможного является неким первичным материалом, из которого посредством дизъюнкции происходит единственное и подлинное определение понятия каждой вещи, а так же и абсолютная суверенность когда она прощает себе все несоответствия и удерживает себя в потаенности. Континуум суверенного сообщения в стихии своей имеет это потаенное различие. Если задаться вопросом, под влиянием чего классический образ философии был ниспровергнут и разрушен, то со всей определенностью можно ответить, что открытие относительности здесь не при чем. Таким образом, культурфилософии, которая не хочет быть философией чистого знания или строгой наукой остается два выхода: теология или эстетика. Этот момент был тонко подмечен и Г.Г. Шпетом в его “Мудрости или разуме”

Даже в практике постмодернистской философской культуры Ж.Батай, Ж.Деррида, П.Клоссовски продолжают воспроизводить фигуры речи тотально нагруженные смыслами, конфатальными философской традиции. Процессуактуализация краевых метаморфоз системного и универсального характера форм повседневности как структурного каркаса классической культуры и социальности свидетельствует о средоточии как раз этих нерефлектируемых интерпретативных усилий. Возникает другое измерение субъективности, слабо кореллирующее с классическим понятием носителя самосознания, равно как и желания или жеста.

Вообще, заходить в символической конвертируемости максимально далеко значит - если перевести это на язык инфраструктур - грезить о беспредельности культурных возможностей, предоставляемых местной системой художественного производства, демонстрировать на уровне воображаемого ее реально несуществующую беспредельность Если же придерживаться границ настоящей интерпретации, то оказывается, что необходимым условием эффективного взаимопонимания будет являться сопринадлежность коммуникантов конвертируемым дискурсам. Вместе с тем, основываясь на рассматриваемой интерпретации концепта гипертекста оказывается невозможным объяснение того, каким образом происходит усвоение новой практики, поскольку обнаруживается редукция речевой деятельности индивидов к оперированию определенным набором реакций на знаки.

Покидая метауровень кутурфилософской аналитики и обращаясь к реформированию метафизической поверхности, предложенному постмодернистским способом чтения, следует сосредоточить внимание на констелляции сущностей сверхбытия интерпилирующего к субъекту конечная “сборка” которого затруднена в силу отсутствия генерализующего порядка мысли.

“Нищета современной словесности, ее неспособность по-настоящему увлекать, породили суеверный подход к стилю, своего рода псевдочтение с его пристрастием к частностям”

(Х.-Л. Борхес. Цитировано по статье Д.В. Белобородова В сборнике “Дефиниции культуры” вып. 3, Томск, 1998, с. 41).

Примечания:

М.Хайдеггер “Бытие и время”, - М.: Ad Marginem, 1997.
Ж.Делез “Логика смысла” - Екатеринбург: Деловая книга, 1998, - с. 111.
С таким взглядом соглашается и современный немецкий исследователь F.Koller в своей работе “Kulturgeschihte und Kulturkunde” - Hamburg, 1987.
Adorno Th. W. Negative dialectik, S. 398.
Ж.-Ф. Лиотар “Ответ на вопрос: Что такое постмодерн ? “ - в сб. : Ежегодник лаборатории постклассических исследований Института философии РАН, М:, 1994, с.310.
Bloom H. A map of misreading. - N. Y. , 1975. - 196 p.
Я весьма признателен моему давнему другу K.Frishman - магистру философии Университета Лос-Анжеллеса за столь продуктивное сопоставление (М.С.).
Sarup M. An introductory guide to post-structuralism and postmodernism. - N. Y., 1988. - VIII, 86 p.
De Man P. Blidness and insight: Essays in the rhetoric of contemporary criticism. - N.Y.,1971.- XIII, 189 p.
Kristeva J. Revilution du langage poetique - Tel-Quelle, № 34, 1970.
О роли кинематографа в формировании указанных закономерностей смотрите чуть ниже.
Близкими по духу понятиями оперирует и У. Пракинсон в своей, вышедшей недавно книге по психосемантике (Parkinson W. The textual oregin and cosiquenses bеhavior. - Baltimor, 1991.
Riffaterre M. La production du texte. P.: Seuil, 1979, 223 p.
Susan Isaacs Nature et function du fantasme - Developpments de la psyhanalyse, p.85.
Canguihem Georges Sur l’Histoire de la folie et tant qu’evenement, - Le debat, septembre-novembre 1986, №41, pp. 37-40.
Royter A. Aperance and secrifice of discours. - N.Y., 1988, р.19.
Подробнее об этой группе читайте у М.Рыклина в "Террорологиках"- М: Ad Marginem, 1993.
Эта выставка под названием “Пиры человеколюдей” состоялась в выставочном зале красногвардейского района г.Москвы с 15 по 30 ноября 1989 года.
Разборка сфер человеческой жизнедеятельности (лит.-худ. сб.). - М.: Кентавр, 1997, с. 12.
Ewarld Francois Les annees d’apprentissage - Le debat, septembre-novembre 1986, № 41, pp. 122-131 (Русский перевод - “Контактный огонь” - Свердловск, 1998 - с.103-112).
Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты. I. - Спб.: Колос, 1922. с. 82.
Литературный А - Я. - Париж, 1985. - с. 60-78.