Философская эстетика традиционализма в мире современной художественной культуры Запада и Востока.
Дмитрий Белобородов
На сегодняшний день, выдвинутая российским ученым М Бахтиным, проблема диалога культур не сходит со страниц самых престижных ученых журналов всего мира. Однако любые стремления к коммуникации разных национальных культур, имеющих свою самобытную историю и свой специфический менталитет, достигают своей перспективной реализации лишь в том случае, когда диалог культур протекает в форме рефлексии своих общих онтологических и философских оснований, а не просто фиксирует посредством информационного обмена неисчерпаемую множественность своих различий. В последнем случае, любой информационный контакт превращается в зону пересечения двух монологов, в результате которого никакого взаимопроникновения культур не происходит, целевая ориентация на взаимопонимание оказывается несостоятельной, в лучшем случае выступая лишь стимулом для актуализации самоидентификационных процессов, протекающих внутри одного из субъектов диалога.
Поэтому для того, чтобы успешно справится с проблемой перспективности межкультурных коммуникаций мы собираемся сосредоточить наше внимание на выяснении общих ценностных принципов нравственно-этического, философского и художественно-эстетического освоения мира, присущих таким выдающимся писателям как Герман Гессе (Германия), Уильям Фолкнер (США), Джон Стейнбек (США), Габриэль Маркес (Аргентина), Василий Белов (Россия), Леонид Леонов (Россия), Валентин Распутин ( Россия), Грэм Грин (Англия), Юзас Балтушис (Литва), Юкио Мисима (Япония), Чингиз Айтматов (Киргизия), Шараф Рашидов (Узбекистан), Тимур Пулатов (Узбекистан) и Максмуд Ибрагимбеков ( Азербайджан).Всех этих всемирно известных писателей, чье творчество является национальным достоянием их этнических культур, объединяет одна общая философско-эстетическая тенденция, которую мы называем традиционализм.
Прежде всего отметим, что традиционализм, в нашем понимании, это не только философско-эстетическая ориентация, исходящая в процессе организации человеческой деятельности из ценностного приоритета традиции (Восток) над новацией (Запад), но очень сложный интеллектуально-художественный способ освоения действительности, имеющий целый ряд особых характерных свойств, пересекающихся в творчестве самых различных ( по своей национальной и географической принадлежности) писателей Запада и Востока (1).
1. Первой такой чертой является восприятие мира с позиций природоцентризма. В художественной литературе Запада и Востока природоцентризм предстает перед нами не только как философская доктрина, с позиций которой осмысляются события современности, но, главным образом, кae особый характер мироощущения, непосредственно реализующийся не столько в декларативном философском рассуждении, сколько в эмоциональной и образной форме (2). Во многом это обусловлено очень оригинальной попыткой среднеазиатской литературы рассмотреть явления природного мира изнутри, делая это даже не глазами человека, а через обитателей мира животных, как, например, это делает в своей повести “Владения” узбекский писатель Тимур Пулатов, в котором мир среднеазиатской пустыни предстает перед нами через восприятие коршуна - главного действующего лица этого литературного произведения. Не менее любопытна и сюжетная композиция романа киргизского писателя Чингиза Айтматова “Плаха”, в котором волчица Акбара и волк Ташчайнар оказываются не только главными действующими лицами повести, но и задают тот обобщенный философско-онтологический контекст, через который проходят другие сюжетные линии Авдия и Бостона. Здесь будет достаточно вспомнить, что сюжетная линия Авдия Каллистратова, через которую автор проводит широкий комплекс нравственно-этических проблем, коренящихся преимущественно в социальном пространстве, обрывается его смертью. Однако гибелью Авдия роман же и заканчивается. Он входит взаключительную фазу своего завершения только тогда, когда умирает прарадительница рода - волчица Акбара. А это значит, что сюжетной пространство романного повествования аыстраивается вокруг волков, раскрывая тем самым приоритет природоцентрического мировоззрения киггизского писателя.
- Вот оно... - торжественно и непонятно шепнул Иван.
Это был всего лишь родничок. Из-под камня в пространстве не больше детской ладони роилась ключевая вода... Целого века не хватило бы, чтобы наглядеться на него. Отсюда начинался ручей, и сперва его можно было хоть рукой отвести, но уже через полсотни шагов рождалось его самостоятельное журчание по намытой щебенке.
То была колыбель Склани, первого притока Енги, а та, в свою очередь, приходилась старшей дочкой великой русской реке, расхлестнувшей северную низменность на две половины, так что полстраны было окроплено живой водой из этого овражка. Без нее не родятся ни дети, ни хлеб, ни песня, и одного глотка ее хватало нашим дедам на подвиги тысячелетней славы. Не виднелось ни валов земляных, ни крепостных стен поблизости, но все достояние государства - необозримые пашни с грозами над ними, книгохранилища и могущественная индустрия, лес и горы на его рубежах - служит родничку прочной и надежной оболочкой. И значит, затем лишь строит неприступные твердыни духа и силы, и хмурое войско держит на своих границах, и самое дорогое ставит в бессонный караул, чтоб не пробралась сюда, не замутила, не осквернила чистой струйки ничья поганая ступня.” (3).
Именно так русский писатель показывает, что на самом деле дух национального патриотизма имеет не социальные, а природные истоки : вся государственная система создана для того. чтобы сохранить ручеек - малую, но в то же время столь великую национальную святыню. В этом смысле позиция Леонида Леонова созвучная изречению Михаила Пришвина : “ Любить природу - значит охранять Родину”. Весьма примечателен тот факт, что противоположные идеологические основания патриотизма, основанные на государственной пропаганде и материальном поощрении, вызывают у американского писателя Джона Стейнбека крайне ироническое отношение, о чем свидетельствует такой эпизод из его романа “Зима тревоги нашей”: "Мери сказала:
- Расскажите папе, что вы собираетесь делать.
- Мы хотим участвовать во всеамериканском конкурсе на сочинение “ я люблю Америку”. Первая премия - поездка в Вашингтон, встреча с президентом, и родители тоже. И вагон всяких других премий.
- Блеск ! - крикнул Аллен.- Скажешь, плохо ? Поездка в Вашингтон, гостиница, театры, к президенту и мало ли что еще ! Скажешь, не блеск ?....
В других произведениях У.Фолкнера, Г.Маркеса, В.Распутина, Ч.Айтматова природоцентризм выставляется в качестве оппозиции социоцентризму и техноцентризму. По мысли этих писателей, социальная система, превратившая человека в звено производственного конвейра и относящаяся к природе как к перерабатываемому материалу для получения сомнительных материальных благ, за овладение которыми люди стремятся уничтожить друг друга ( вспомним рассказ Джона Стейнбека “Жемчужина”) обезличивает личность и разрушает естественную среду обитания, без которой невозможно существование всего человеческого рода.
2. Деятельностный и пространственно-временной изоляционизм - свойство так же характерное для писателей традиционных взглядов, у которых субъект традиционной культуры не выходит за пределы своего культурного и природного ареала. Так, например, коршун из повести Тимура Пулатова “Владения” не стремится ловить добычу за пределами своей территории, а насытившаяся сусликами волчица Акбара не убивает пробегающих мимо нее сайгаков.
В повестях Василия Белова ( “Привычное дело”) и Максмуда Ибрагимбекова (“И не было лучше брата”) показано, как личность, выросшая в системе традиционной культуры, не может целостно реализовать свои способности за пределами родного ей малого мира.
Отъезд из Баку в Кисловодск не приносит Джаллил-муалиму никакого удовольствия, а неудавшаяся попытка Африканыча уехать из родной деревни на север ради больших заработков оборачивается колоссальной трагедией : во время отсутствия котмильца умирает его жена, полностью взявшая на себя общие трудовые обязанности семьи.
В тоже время, по мысли Балтушиса, изоляционизм служит одним из необходимых условий для выживания национального характера, о чем сам по себе говорит поступок Юзаса, ушедшего из родной деревни и построившего новый дом на болотах, вдали от суеты социального мира, что и дало ему затем возможность бескорыстно творить добро, помогая людям из самых разных политических лагерей.
3. Эта обозначенная нами этика самоограничения определяет третью художественно-стилевую черту, характерную для писателей-традиционалистов : направленность художественно-эстетической, интеллектуальной и предметно-практической деятельности человека на сохранение, а не на преобразование внешнего мира, ведущего к уничтожению бытия. Ни социальное экспериментирование ( столь убедительно показанное в романе Г.Маркеса “100 лет одиночества”), ни техногенное преобразование малого мира деревенской культуры ( Валентин Распутин “Пожар”, “Прощание с Матерой”, У. Фолкнер “Медведь”) не вносят в человеческую душу гармонии. В эпоху глобальных политических, социальных и экологических катастроф, выдающиеся писатели Запада и Востока приходят к мысли, что охраняющая деятельность человека должна стоять превыше столь характерной для Запада территориальной экспансии. Капиталистический принцип “производство ради производства” начинает себя исчерпывать, натыкаясь на очевидную истину о том, что природные ресурсы планеты не безграничны, и для того. чтобы другие поколения людей могли выжить на нашей планете необходимы существенные изменения в целях и характере деятельности современного человечества.
- Где берет начало мудрость народа ?
- В опыте, - ответил один.
- В мысли, - ответил другой.
- В соединении опыта и мысли, - ответил третий.
- Опыт человека умирает вместе с человеком, ум человека умирает вместе с человеком. Ибо короток век наш ! Мудрость народа берет начало в памяти народа. Она – океан, от которого рождаются горные потоки и родники, ставшие в пути реками. Память – следствие мудрости и она – причина ее. Но где живет память и что дает ей силу переходить, обогащаясь, из века в век, из прошлых времен во времена будущие ?
Это – строка на каменной плите и книга.
Это – сказка, предание, легенда.
Это - песня и музыка.
В них память народа, которая, ширя свои берега, перетекает от поколения к поколению, в них мудрость народа, которая, как все разгорающийся факел, передается от поколения к поколению.”. (5).
Вместе с тем, следует заметить, что любые представления о догматизме восточной культуры крайне преувеличены. Традиционализм не запрещает новацию. Однако новация в традиционной культуре существует в форме прибавки к уже имеющимся прежним знаниям, а не преодолевает его, как это происходит в западной культуре. Охранительные функции традиционализма не допускают внутри себя той ситуации разрыва, о которой говорит Мишель Фуко. К тому же тенденция воспроизводимости, как это совершенно верно обосновал Жиль Делез, не сводима к единообразному отождествлению, так как любой повтор уже несет в себе что-то новое, в нем неизбежно накапливается некоторый оттенок различия, не позволяющий его обобщить ( идентифицировать) с предыдущим кругом повтора.
Любопытно, что такой же точки зрения на традицонализм придерживался и основоположник англо-американской литературной критики Т. Элиот : "значение тардиции исключительно велико. Ее нельзя унаследовать, номожно выработать упорным трудом. Это прежде всего предполагает наличие у поэта исторического чутья, которое можно считать обязательным для всех, кто хочет остаться поэтом, достигнув двадцатипятилетнего возраста. А развитие исторического чутья требует ощущения не только того, что прошлое прошло, но и того, что оно присутствует в настоящем " (6). Причем редактор академического словаря современных терминов литературной критики Роджер Фаулер трактует понятие традиции аналогичным образом : " And ' traditional' should not be equanted with the negative sense of 'conservative' : there ara radical traditions" (7).
Примером такого, протекающего внутри природного мира, экзистенциального диалога в повести Тимура Пулатова “Владения” может служить такая сцена между коршуном и сусликом : “ Вдруг кто-то выскочил из зарослей, прямо из-под когтей коршуна. Хищник остановился, пригляделся и узнал того самого суслика, что жил недалеко от скалы и которым коршун не раз хотел полакомится.
Суслик вскарабкался на холмик, оглянулся и увидел, как коршун выходит из зарослей, и тоже узнал его, соседа. Разглядев как хищник измучен и растерян, суслик понял, что потерял коршун дорогу к дому и что такой он совсем не опасен. Суслик важно зашагал вперед на задних лапах, передние сложив на животе - в своей обычной самодовольной позе - и коршун запрыгал за ним. Чувствуя, что суслик направился к скале.
Так шли они, деликатные. И коршун не приближался к суслику, пока неожиданно перед его взором не возникла знакомая поляна. Коршун забылся и на радостях прибавил шаг, и суслик, не поняв его, нырнул в свою нору и посвистел оттуда, укоряя коршуна за хитрость и вероломство.
Коршун хотел было дать как-то понять соседу, что побежал он к скале безо всякого злого умысла, но решил, что ему, сильному, унизительно оправдываться.”(8).
Другим, более сильным в концептуальном и психологическом отношении, примером является первая встреча Авдия с волчицей Акбарой и его последний призыв, который он бросает перед своей смертью :” Спаси меня, Акбара”. В романной эстетике Чингиза Айтматова эти слова выступают не просто в качестве частной просьбы погибающей личности. Это призыв, который прозревший человек из бесчеловечного общества обращает к прародительнице природного мира. Но природный мир уже не в силах помочь человеку, ничто не может спасти человека от себя самого и себе подобных.
Переходя к литературным произведениям Ю.Балтушиса ( “Сказание о Юзасе) и М.Ибрагимбекова (“И не было лучше брата”) мы видим как недиалогичная, замыкающаяся на самой себе личность терпит крах, а все ее действия протекающие именно в таком направлении, обретают негативную авторскую оценку.
Так, например, возненавидивший своего начавшего вести нетипичный образ жизни брата главный герой повести Максмуда Ибрагимбекова " И не было лучше брата" Джаллил-муалим попадает из-за этого в трагическую ситуацию и умирает, заленный пчелами, на улей с которыми он натолкнулся в тот миг, когда в бешенном припадке ненависти бродил по саду. Такова была расплата, постигшая его за непонимание.
Та же самая невосприимчивость Юзаса к искренним чувствам любящей его девушки Карусле, обрекает главного героя повести Ю. Балтушиса на полное одиночество, в которм он постоянно живет и умирает.
5. Общность катастрофического финала - служит основополагающим мотивом почти всех без исключения писателей традиционной ориентации. Все их романы обычно заканчиваются смертью главных действующих лиц ( тенденция в корне противоположная современным американским хеппи-эндам). У Чингиза Айтматова умирают Авдий и волчица Акбара, уходит в горы заканчивать жизнь самоубийством Бостон.У Василия Белова та же самая судьба уготовлена жене Африканыча, в повести Балтушиса погибает Юзас, коршун Тимура Пулатова также находится в предверии смерти, в романе Германа Гессе “Игра в биссер” погружается в небытие Йозеф Кнехт, сюжет романа Грема Грина “Тихий американец” заканчивается тем, что вьетнамские патриоты убивают Пайла, в финале повести Максмуда ибрагимбекова также умирает ее главный герой. Катастрофический финал окрашивает последние страницы повестей Валентина Распутина ( затапливают остров Матеру - исконную среду обитания старых жителей этой сибирской деревни), Юкио Мисимы (сгорает Золотой Храм) и Уильяма Фолкнера, конец повести которого приобретает зловещие апокалипсические тона, отражая предельную степень деградации человека современной цивилизации. Особенно ярко это можно увидеть в заключительной картине его философской притчи : на опустевшем пространстве вырубленного леса осталось одно-единственное дерево, на которое забрались все белки из разоренных гнезд. Под ним стоит человек и , задыхаясь от ярости, хрипло кричит, разбивая об дерево заклинившую винтовку: “ Они мои ! Все мои!”
Эта философия регресса, проходящая сквозь художественные миры Г. Маркеса, В. Солоухина, У. Фолкнера, Ч. Айтматова и многих других писателей-традиционалистов во многом перекликается с некоторыми особенностями восточного менталитета, которые выделяет в своей статье Х. Смит : " Запад, - пишет он, - верит, что мир с течением времени может быть преобразован и тем самым спасен. Отсюда и вера Запада в исторический прогресс выражается в том, что в отличие от Востока он видит золотой век в будущем, а не в прошлом ". (9). Хотя традиционализм как стилевую форму философской рефлексии современного художественного искусства нельзя свести к чисто восточной ментальности. Эта общая черта характерна и для западной, и для восточной культуры, с наибольшим, правда, преобладанием в последней.
Все эти обозначенные выше тенденции говорят о том, что в процессе анализа современного словесного искусства нам следует резко разграничить понятия “западной культуры” и “западного образа жизни” как институциональной формы цивилизационного мышления ( различие Освальда Шпенглера). Многие факты из творчества У. Фолкнера, Г. Гессе, Д. Стейнбека и Г. Грина демонстрируют свое несогласие с современным ходом развития западно-американской цивилизации, уничтожающей традиционные формы национальной культуры.
В этом смысле традиционализм может вообще рассматриваться как исконное основание всей общечеловеческой культуры, а не просто одного локального культурного сообщества стран Востока. Власть евроцентризма распространяется только в зоне действия цивилизации. Поэтому в свете продолжающего длится и по сей день “заката Европы” ( О. Шпенглер) особую актуальность для западного искусства обретают слова современного иранского философа С.Х.Насра о том, что мусульманский Восток призван помочь европейцам вернуться к той духовности, которую они начали терять в эпоху Возрождения (10).
Таким образом, анализ современной ситуации на Западе и Востоке убеждает нас в том, что их перспективное взаимодействие возможно только через диалог культур, а не через завоевательную трансляцию цивилизационного “образа жизни”.
2. Именно поэтому мы говорим именно о философской эстетике, а не просто о философии традиционализма в мире художественных культур Запада и Востока.
8. Nasr S. H. The Meaning and Role of Philosophy in Islam. - "Studia islamica". P.,1973, ? 37.